…Возможно, и хорошо, что она пролежала без сознания четыре недели. Она пропустила все принятые меры, отчеты ТИПА-1, взаимные обвинения, похороны Орешека и Тэмворта. Все прошло мимо нее… кроме вины. Вина настигла ее, когда она очнулась…
Я попыталась сфокусировать взгляд на трубке лампы у себя над головой. Что-то случилось, я знала это, но тот вечер, когда мы с Тэмвортом попытались взять Ахерона Аида, стерся из моей памяти. По крайней мере, на данный момент. Я нахмурилась: в моем сознании мелькали лишь обрывочные картинки. Я вспомнила, как трижды стреляла в маленькую старушку, а затем поспешно спускалась по ржавой пожарной лестнице. Я смутно помнила, как стреляла в собственную машину, а потом получила пулю в руку… Посмотрела на руку — она и правда была туго перевязана белым бинтом. Затем вспомнила, что в меня попали еще раз — в грудь. Я пару раз глубоко вдохнула и выдохнула — и с облегчением поняла, что не слышу хрипов. В комнате была сиделка, которая сказала мне несколько слов — я не разобрала их — и улыбнулась. Это показалось мне странным, и я снова погрузилась в милосердное беспамятство.
Когда я очнулась в следующий раз, был вечер и в помещении, кажется, стало холоднее. В большой больничной палате на семь коек — никого, кроме меня. Сквозь стеклянную дверь я разглядела вооруженного полицейского. У входа кучей навалены цветы и открытки. Я лежала в постели, а из подсознания всплывала стертая память. Я пыталась сопротивляться изо всех сил, но это было все равно что останавливать реку. Все случившееся в тот вечер разом обрушилось на меня. И я заплакала.
Через неделю я достаточно окрепла, чтобы встать с постели. Пейдж и Босуэлл оба старались меня поддержать, и даже моя мать предприняла долгую поездку из Суиндона, чтобы навестить меня. Она сказала, что все же покрасила спальню в розово-лиловый, папе страшно не понравилось, и это я во всем виновата, нечего было такое предлагать. Не думаю, что имело смысл пускаться в объяснения. Я была рада любому сочувствию, конечно же, но разум мой блуждал где-то очень далеко. Мы потерпели чудовищное поражение, и кто-то должен за это ответить. Я единственная выжила в тот страшный вечер, так что я была самым подходящим кандидатом в козлы отпущения, просто вне конкуренции.
Мою небольшую палату в госпитале предназначали и для следствия; именно сюда пришел ко мне прежний руководитель подразделения Тэмворта по фамилии Скользом, которого я никогда прежде не встречала. Похоже, у него начисто отсутствовали чувство юмора и душевная теплота. Он принес с собой двухкассетник и привел нескольких старших агентов ТИПА-1. Они отказались назвать себя. Я неторопливо и добровольно согласилась дать показания, без эмоций и как можно более точно. О странных способностях Ахерона подозревали и раньше, но даже сейчас Скользом верил в них с трудом.
— У меня есть разработки Тэмворта по Аиду, мисс Нонетот, — сказал он, — и его заметки оставляют странное впечатление. Тэмворт был слегка не в себе. ТИПА-5 принадлежал ему, и только ему. Аид стал для него скорее навязчивой идеей, чем работой. Наши предварительные выводы гласят, что он пренебрегал генеральной линией Сети. Вопреки общественному мнению, мы подотчетны Парламенту, хотя и на очень секретных основаниях.
Он немного помолчал, затем сверился со своими записями. Посмотрел на меня и включил магнитофон. Назвал дату, свое и мое имя, для остальных назвал только номера. Сделав это, пододвинул стул и сел.
— Итак, что произошло?
Я немного помолчала и начала рассказывать историю моего сотрудничества с Тэмвортом вплоть до бегства Колымагги.
— Ну, хоть у кого-то здравого смысла хватило, — пробормотал один из агентов ТИПА-1.
Я пропустила его замечание мимо ушей.
— Мы с Тэмвортом вошли в вестибюль дома Стикса, — сказала я. — Стали подниматься по лестнице. Дойдя до седьмого этажа, услышали выстрел. Мы остановились и прислушались. Стояла полная тишина. Тэмворт решил, что нас засекли.
— Вас действительно засекли, — сообщил Скользом. — Расшифровав запись на пленке, мы узнали, что Орешек произнес имя Аида вслух. Тот услышал и сразу же отреагировал: обвинил Стикса в предательстве, забрал сверток и убил брата. Так что ваше внезапное появление вовсе не было для него внезапным. Он знал, что вы оба там.
Я глотнула воды. Знай мы об этом, отступили бы? Сомневаюсь.
— Кто шел первым?
— Тэмворт. Мы медленно прошли один пролет винтовой лестницы и заглянули на площадку восьмого этажа. Она была пуста, если не считать маленькой старушки, которая стояла лицом к двери лифта и сердито ругалась себе под нос. Мы с Тэмвортом подошли к открытой двери квартиры Стикса и заглянули внутрь. Стикс лежал на полу, и мы быстро обыскали квартирку.
— Мы видели это на пленке камеры слежения, — сказал один из безымянных агентов. — Вы хорошо провели обыск.
— А Аида вы на пленке видели?
Агент закашлялся. Им было трудно принять на веру отчет Тэмворта, но видеозапись не допускала двусмысленных толкований. Ничего похожего на Аида на ней не было — только его голос.
— Нет, — сказал он наконец. — Нет, не видели.
— Тэмворт выругался и вернулся в коридор, — продолжала я. — Сразу после этого я услышала второй выстрел.
Я замолкла, тщательно вспоминая случившееся и не вполне понимая, что я тогда видела и слышала. Я помнила, как у меня замерло сердце, как все стало кристально ясным. Я не ощущала паники, только всепоглощающее желание покончить с этим делом. Я видела, как умирал Тэмворт, но никаких чувств не испытывала. Чувствам следовало вернуться позже.