С другой стороны стоял стол оппозиции. Он тоже был здорово обсижен ветеранами, но только в гражданской одежде. Я узнала двух студентов из аэропорта и своего брата Джоффи, который улыбнулся и крикнул:
— Привет, Доктор Зло!
Толпа зашикала — все знали, что я намеревалась приехать, и ждали меня.
Под прицелом камер я подошла к сцене и спокойно поднялась по ступеням. Фелпс поднялся было приветствовать меня, но я направилась к столу оппозиции и села на стул, который пододвинули мне студенты.
Фелпс был потрясен. Он побагровел, но взял себя в руки, вспомнив, что камеры отслеживают каждое его движение.
Лидия Сандалик также заняла свое место на сцене. Она вела митинг. Это они с полковником Фелпсом настояли, чтобы все дождались меня. Сандалик теперь радовалась, а вот полковник — нет.
— Дамы и господа, — торжественно начала Лидия. — Зал переговоров в Будапеште пуст, того и гляди начнутся боевые действия. Миллионы солдат замерли друг против друга на ничейной земле, и мы снова спрашиваем: какова цена Крымского полуострова?
Фелпс приподнялся было, но я сыграла на опережение.
— Я знаю, это старая хохма, — начала я, — но даже если просто переставить в слове английские буквы, «Crimea» превратится в «a crime» — «преступление». — Я помолчала. — Именно так я и рассматриваю эту войну, и я готова бросить вызов любому, кто скажет, что это неправда. Даже полковник Фелпс, здесь присутствующий, согласится со мной, что настало время навсегда похоронить Крымскую войну.
Полковник кивнул.
— Мы с полковником расходимся только в одном: я считаю, что у России больше прав на эту территорию.
Аргумент был спорный. Сторонники Фелпса встали на дыбы, и понадобилось минут десять, чтобы навести порядок.
— Была хорошая возможность выбраться из болота еще два месяца назад. Англия и Россия сели за стол переговоров, чтобы обсудить условия окончательного вывода английских войск с полуострова.
Послышался шепот. Фелпс, откинувшись на спинку кресла, внимательно смотрел на меня.
— Но тут появилась плазменная винтовка под кодовым названием «круть».
Я на мгновение опустила взгляд.
— «Круть» — это ключевой фактор, секретное новое наступательное оружие, способное снова разжечь войну, которая, слава богу, последние восемь лет обходилась без сражений. Но вот в чем проблема. Все это грядущее наступление построено на песке. Вопреки всему, что говорилось и делалось, плазменная винтовка — это чистой воды липа. Она не работает!
Зал взволнованно загудел. Фелпс, сдвинув брови, мрачно сверлил меня глазами и что-то шептал сидевшему рядом бригадному генералу.
— Английские войска ждут нового оружия, а оно не работает и работать не будет. Корпорация «Голиаф» одурачила английское правительство: несмотря на миллиардные инвестиции, плазменная винтовка будет так же полезна в Крыму, как ручка от метлы.
Я села. Я выразилась предельно ясно для всех, кто следил за живым эфиром. Английский министр обороны уже тянулся за телефоном — звонить русским, чтобы не учудили чего второпях, вроде внезапного наступления.
А в Суиндоне полковник Фелпс поднялся с кресла в атаку.
— Смелое заявление со стороны трагически слабо информированного человека, — снисходительно начал он. — Мы все видели разрушительный эффект «крути», и вряд ли тут уместно продолжать этот разговор.
— Докажите, — ответила я. — У вас тут есть плазменная винтовка. Выйдем в парк и посмотрим. Хотите — можете выстрелить в меня.
Фелпс не нашелся с ответом — и проиграл спор и войну тоже. Он оглянулся на солдата с винтовкой, тот нервно хлопал глазами.
После чего и Фелпс, и его сторонники покинули сцену, постаравшись поскорее оказаться как можно дальше от толпы. Он-то, бедняга, рассчитывал на длинную отрепетированную лекцию о памяти погибших братьев по оружию и цене товарищества.
Больше он никогда не выступал перед публикой.
Не прошло и четырех часов, как впервые за сто тридцать один год было объявлено о прекращении огня. Через четыре недели политики уселись за круглый стол в Будапеште. Через четыре месяца ни одного английского солдата в Крыму не осталось. Что до корпорации «Голиаф», то их призвали к ответу за обман. Они с видом оскорбленной невинности заявили, что ничего знать не знают, ведать не ведают, и свалили все на Джека Дэррмо. Я надеялась, что просто так от корпорации уже не отстанут. По крайней мере, мне в спину они уже не дышали.
Мы с Лондэном поженились в тот самый день, когда было объявлено, что в Крыму наступил мир. Лондэн шутил, что мы сэкономили на колокольном звоне. Я нервно оглядывалась в течение всей процедуры — пока священник не дошел до «Назовите же их сейчас или навек сохраните в тайне». Но никто не выступил, чтобы заявить о препятствии к браку. Я несколько раз встречалась с Федерацией Бронте. Они мало-помалу смирились с новым финалом романа, особенно когда поняли, что, кроме них, в общем-то, никто и не возмущается. Мне было жаль Рочестера, жаль его сгоревшего дома, но я была счастлива, что они с Джен после ста лет разлуки обрели наконец мир и счастье, которого оба стократ заслуживали.
Гостей оказалось куда больше, чем рассчитывали мы с Лондэном: к десяти народ начал заполнять сад. Босуэлл малость перебрал, так что я затолкала его в машину и отправила в «Finis». Пейдж Тернер прекрасно поладила с саксофонистом — около часа их обоих не было видно. Мы с Лондэном наслаждались кратким периодом затишья. Я сжала его руку и спросила: