Мир замерцал и двинулся снова. Лондэн наконец нормально открыл глаза.
— Банан, — сказала я, внезапно осознав, что именно показал мне папочка.
— Извини?
— Банан. Они назовут его по фамилии разработчика.
— Четверг, ты что-то говоришь, а я ничего не понимаю, — с растерянной улыбкой пожаловался Лондэн.
— Тут только что был мой папа.
— А-а. Он по-прежнему вне времени?
— По-прежнему. Слушай, извини за прошлое.
— И ты меня, — ответил Лондэн и замолчал.
Мне хотелось прикоснуться к его лицу, но вместо этого я ляпнула:
— Мне тебя не хватало.
Не надо было этого говорить, и я мысленно обругала себя. Слишком сильно, слишком скоро. Лондэн занервничал:
— Значит, при отъезде надо было захватить с собой. Мне тоже тебя недоставало. Первый год был самым тяжелым.
Он ненадолго замолчал. Сыграл несколько нот, затем продолжил:
— У меня своя жизнь, и она мне нравится. Иногда мне кажется, что Четверг Нонетот — персонаж одной из моих книг, придуманная мной женщина, которую я хотел бы любить. Теперь… что поделать, я пережил это.
Это было совершенно не то, что я надеялась услышать, но после всего случившегося я не вправе была винить его.
— И все-таки ты пришел меня повидать.
Лондэн улыбнулся:
— Ты в моем городе, Чет. Когда в твой город приезжает друг, ты обязательно встречаешься с ним. Разве не так?
— И ты всегда покупаешь им цветы? Полковник Фелпс тоже удостоился роз?
— Нет, он получил лилии. Старые привычки умирают долго.
— Вижу. Тебе это пошло на пользу.
— Спасибо, — ответил он. — Ты ни разу не ответила на мои письма.
— Я их даже не читала.
— Ты замужем?
— По-моему, это не твое дело.
— Значит, нет.
Разговор принял неприятный оборот. Пора было свертывать тему.
— Знаешь, Лондэн, я устала как собака. А завтра тяжелый день.
Я встала и пошла прочь. Лондэн, прихрамывая, двинулся следом. Он потерял в Крыму ногу, но неплохо приспособился обходиться без нее. Догнал меня у стойки:
— Поужинаем как-нибудь?
Я обернулась:
— Конечно.
— Во вторник?
— Почему бы и нет?
— Хорошо, — сказал Лондэн, потирая руки. — Соберем нашу роту…
Так, при чем тут рота?
— Подожди. Вторник не подойдет.
— Почему? Три секунды назад он тебя вполне устраивал. Опять твой папа?
— Нет. Просто мне надо разгрести кучу дел. Пиквику надо наладить жилье, а я еще не успела забрать его с аэровокзала. Все эти перелеты заставляют беднягу нервничать. Помнишь, когда мы летали в Мулл, его вырвало на стюарда?
Я поспешно взяла себя в руки — надо же, болтаю, как идиотка.
— Только не говори, — сказал Лондэн, — что тебе еще надо вымыть голову.
— Очень смешно.
— Короче, что у тебя за дела в Суиндоне? — спросил Лондэн.
— Я мою посуду в «Смеющемся бургере».
— Самое то для тебя. ТИПА?
— Перевелась в Суиндонское отделение литтективов.
— Насовсем? — спросил он. — То есть я не понял: ты вернулась в Суиндон насовсем?
— Не знаю.
Я коснулась его руки. Мне хотелось обнять его и разреветься, сказать, что я люблю его и буду всегда любить, как любят только восторженные, переполненные чувствами девочки, но время для таких заявлений было неподходящим, неправильным, как сказал бы мой папочка, и я решила перейти в наступление.
— А ты женат?
— Нет.
— И не думал никогда?
— Думал, и не раз.
Мы оба замолчали. Нам надо было так много сказать друг другу, что мы не знали, с чего начать. Лондэн открыл второй фронт:
— Хочешь посмотреть «Ричарда Третьего»?
— А его все еще не сняли?
— Конечно нет!
— Очень хочу, но я правда не знаю, когда у меня будет время. Сейчас ситуация… неопределенная.
Я видела, что он не верит мне. Но не могла же я сказать, что иду по следу уникального преступника, который умеет воровать мысли и создавать фантомы, который не фиксируется видеопленкой и которому убить — как хихикнуть. Лондэн вздохнул, достал визитку и положил на стойку.
— Позвони мне. Как только освободишься. Обещаешь?
— Обещаю.
Он поцеловал меня в щеку, опустошил свой бокал, еще раз всмотрелся в меня и похромал прочь из бара. Я осталась тупо глядеть на визитку. Я ее так и не взяла. Зачем? Я помнила его номер телефона наизусть.
Моя комната была точной копией остальных номеров отеля. Картины намертво привинчены к стенам, бутылки в мини-баре откупорены, выпиты, наполнены вновь водой или чаем и закупорены коммивояжерами, слишком скупыми, чтобы платить за выпивку. Окна выходили на север, как раз на аэродром. Сейчас швартовался большой дирижабль на сорок два места, его серебристые бока сверкали в темноте ночи. Маленький дирижаблик, на котором прилетела я, отправился в Солсбери. Через два дня вернется. Может, покататься на нем еще? Я включила телевизор и попала на «Парламентские будни». Весь день, оказывается, кипели дебаты по Крыму, они не закончились до сих пор. Я вывернула карманы в поисках мелочи, достала пистолет из кобуры и открыла тумбочку у кровати. Чего там только не было! Кроме Гидеоновской Библии, нашлись учения Будды, английский перевод Корана, томик молитв ВСБ, веслианские памфлеты, два амулета Общества Христианского Сознания, «Размышления» святого Звлкса и полное собрание сочинений Уильяма Шекспира. Я выгребла все книги, засунула их в шкаф и положила в тумбочку пистолет. Расстегнула молнию чемодана и начала устраиваться. Квартиру в Лондоне я оплатить не успела, так что не знала, оставят ее за мной или нет.
Как ни странно, я чувствовала, что в городе мне очень уютно, и не была уверена в том, что мне это нравится. Я вывернула все вещи на постель и тщательно разложила по местам. Пристроила пару книг и спасшую мне жизнь «Джен Эйр» на тумбочку возле постели. Достала фото Лондэна и пошла было к письменному столу, немного подумала и засунула фото лицом вниз в бельевой ящик. Раз он сам рядом, зачем мне снимок? Телевизор продолжал бубнить: